Мёртвая жизнь & Живая мёртвь

"Мёртвая жизнь & Живая мёртвь"

рассказ

 

Старая женщина сидела возле окна в больничном коридоре. За её спиной, вдоль стены располагались палаты, и множество дверей - какие чуть приоткрыты, иные плотно затворены. 

Заоконный пейзаж ей чрезвычайно надоел. Нет, даже и не надоел - он бесил её, заставляя подрагивать жилку на морщинистой шее, но обернуться и снова узреть ряд этих обрыдлых дверей было выше её сил. 

"Марьиванна", а на самом деле, одна из трёх почти неузнаваемых уборщиц, громко прошла за спиной старой женщины. Чуть задела её волосы. 

Та вздрогнула, вскинулась: "Не трогайте меня!"

Но уборщица только махнула в её сторону рукой, и, не оборачиваясь, чуть пошатываясь уходила вглубь коридора, походя хлопая ладонью по выключателям, гася свет.

Стало темно. Пейзаж за окном почернел, и стремительно утрачивал последние контуры, так как во дворе не горело ни одного фонаря. Старая женщина поняла, что пора отправляться в палату. Собиралась уже подняться, но не успела. 

Они появились, как всегда, стремительно и внезапно. В небе сначала вздрогнули редкие сероватые пятна, затем, со страшной скоростью стали сбиваться в комья, и вот, они уже оформились, расправив крылья, и неумолимо приближаясь.

Старая женщина знала, у неё не хватит времени дойти до палаты, но если она поторопится, и успеет хотя бы подняться, отвернуться от окна и скрыться в темноте коридора, быть может, они и на этот раз, как бывало, не догадаются облететь здание и отыскать окно её палаты...

Поднявшись со скриплого стула, "по стеночке" она торопливо отправилась к палате. Главное, не оборачиваться. Только не оборачиваться, авось, пронесёт!

***

Утро в больницах начинает рано. Ну, это медперсоналу так кажется, что рано. На самом деле, унылый зимний солнечный свет уж час, как начал пробиваться из-под тьмы. Только, кто это заметит, кроме старой женщины, забывшей, что такое спать?

Загремели ключами, тележками, подносами и прочими предметами. Зашуршали бахилами. Забормотали, спросонья грубоватыми голосами заступающие на пост "медички". 

Старая женщина присела на кровати. "Надо бы успеть к Наде, пока не ушла", подумала она, и с трудом спустила на пол ноги. Они не слушались. Встать было сложно, но, держась обеими руками за спинки кроватей, затем за стенку, и, вот уже за дверную ручку, старая женщина всё-таки добралась до коридора.

"Как же не вовремя вы!" - ругнулась на свои ноги, "ночью бы хулиганили. Сейчас, будьте уж любезны, сволочи!"

Ноги, морально "заскрипев", послушались, и медленно несли до "сестринской". В освещённом теперь коридоре начиналась утренняя обычная суета. Старая женщина успела помешать уборщице, начавшей протирку полов. Столкнулась с молоденькой практиканткой, на ходу снимающей с шеи шарф. Споткнулась о кресло - пришлось присесть на пару минут. "Не сейчас, милый, не сейчас. А что ты спозаранку? Ты сиди, подожди". 

Жаль их, маленьких. За что их? Их-то за что? 

Где же ты, и куда ты смотришь, раскрасавец ты! "Вот, я. Старая я. Седая вся, больная, кости скрипят. И ведь не болит ничего, а я еле хожу. Как так? Зачем? А ты и не смотришь. Смотреть забыл. Смотреть - забыл. Смешно! А ты помнил? Ты когда-то помнил? Врёшь, врушка. Всем ты врёшь. Ты всем сказал, что всех видишь, и помнишь, и любишь. И тебе поверили! Но ведь это обман, мы же с тобой знаем, не так ли? А, удивлён, что я ещё использую этот оборот? "Не так ли" - так говорила моя мама, гувернанткой была... Мама, мама... Привет, посиди, а то опоздаю, посиди, пожалуйста, а то я мёрзну, ужас как!"

Резко расхотелось подниматься, куда-то идти... А куда? Нужно? Да-да... Ах, да!

Встала, и всё-таки успела. Надя, дежурная медсестра, уже стояла у двери, собираясь уходить. 

"Что вы хотели? Что так рано встали?" - по-утреннему устало спросила она. 

Старая женщина попросила второе одеяло - Надя, вздохнув, вернулась в кабинет - быстро написала записку "сестре-хозяйке", которая вот-вот должна прийти, чтобы выдала обязательно одеяло, и, наконец, отправилась отдыхать.

Пока ожидала лифт, Надя вспомнила, что собиралась вчера принести старой женщине чай вечером, но забыла. Грустно поджала губы. "В следующую смену!" - приказала себе.

***

На утренней морозной улице всё было скованно льдом. Приходилось идти медленно, по инвалидски перебирая конечностями, чтобы сегодня же не оказаться в одном отделении со своими подопечными. Надя старалась думать о чём-нибудь очень сосредоточенно, а то, бессонная ночь грозила "срубить" прямо посреди непростого и не короткого пути от здания отделения до больничных ворот.

Она и думала. О том, что вот, есть она, Надя: пятидесятилетняя женщина, вымотанная работой настолько, что выходные часы, а это были именно часы, потому что, пока доедешь с тремя пересадками на электричках и автобусах; пока купишь продукты домой и дома же, наведёшь порядок; пока хоть что-нибудь съешь и чуток поспишь - проходят почти сутки. А затем, снова на работу. Теперь в другую больницу, на дневную смену, на полдня. Ну, а там и снова - ночная смена. 

Вот, что это? Надя ведь и училась в медицинском училище, и не пила никогда в жизни "горькую", и нравом отличалась самым обычным - ни заносчивости, ни вредности, ни грубости. Да и внешне... То есть, не было в её внешности совершенно никаких изъянов, из тех, что бросаются в глаза. Например, огромных родимых пятен на пол-лица, или, там, "заячьей губы", косоглазия, кривоносия... Но, но вот не было и ничего такого в Надином лице, фигуре её и образе, что хоть чей - мужчины ли, женщины взгляд, могло был остановить. Она была просто "никакая". Пустая и наполненная. Самой собой. Цельная, собранная из всего "правильного", но, будто "без души" сделанная. Как по какому-то "остаточному принципу" - вроде бы, детали были и все не бракованные, и "фурнитура" подошла, и чертёж был верен, но... что-то не произошло. Не получилось интересного образца - вышла скучная "поделка"...

Надя по привычке "шмыгнула" носом, хотя много лет уж как забыла переживать на эту тему. Подумаешь, жизнь прошла - ничего не дала. Эка невидаль! Знаем и похуже истории. Вышла замуж, нарожала, веселилась, а состарилась - прослезилась. Сколько таких, у кого, вроде бы было всё, что только в романах описывают, а потом не стало вдруг. Им же хуже в сто крат потом доживать, вот так, "потеряшками".

Автобус, электричка, пересадка, электричка, эл-ек-трич-ка... тук-тук-тук...

 

Будильник ещё не прозвенел, а она уже проснулась. С чего бы? На улице было ещё темно, холод, как будто умертвил кухню, проморозив даже чашку, с вечера приготовленную для утреннего кофе. Надя поставила чайник и присела за стол. И чего проснулась в такую рань? Что делать лишний час до электрички? 

Налив себе чашку любимого растворимого кофе, привычно ожёгшись первым глотком, Надя вдруг пожалела, что не курит и никогда не курила. Было бы, чем заняться, время скоротать что ли. 

На душе отчего-то было препоганейше с самого момента пробуждения. Ощущение, будто совершила вчера какую-то ошибку, и теперь, прямо сейчас, её непременно нужно исправлять, а как именно - не знаешь. Что это за состояние? Откуда это, почему?

Женщина открыла маленькую коробочку шоколадных конфет. Конфеты она ела редко, за сахаром следила, но сейчас было прямо необходимо чем-то занять себя. Состояние непонятной тревоги посещало её нечасто. Да и вообще, особенно обращать внимание на своё настроение, психологические комфорт или дискомфорт, Надя не привыкла. Ей никогда не перед кем было свои состояния демонстрировать. Не то, чтобы ими кичиться, но даже и просто, поделиться, показать - не перед кем, и незачем. А себя жалеть она и вовсе не привыкла. Это настолько её ослабляло, что всякий раз, как вдруг допускала подобное сиюминутное состояние, заболевала. ОРЗ или ОРВ были обеспечены! Она знала, что это чистое проявление психосоматики, и, что держать это под контролем способен каждый, быть особенным психологом для этого не нужно, достаточно просто не позволять себе расслабляться и распускаться. Способность быть всегда "собранной", помогала Наде не терять ни внешнюю форму, ни работоспособность. Страшнее, чем ранний выход на пенсию, она себе представить ничего не могла. Больше всего опасалась, вдруг слечь, потерять работы и "замуроваться" в своей квартирке на весь оставшийся период "дожития", как издевательски уродливо это назвали.

Нет, всё-таки, что-то совершенно неправильное творится, чувствовала женщина. Отогрев рукой подмёрзшее окно, Надя взглянула в начинающее светлеть небо, и резко поднялась. Такого странного, и, в то же время, на удивление отчётливого ощущения, что нужно срочно, безо всяких промедлений, выходить из дома и ехать на работу, у неё не было никогда, даже в дни, когда её срочно вызывала старшая медсестра, в случае экстренной надобности.

***

Она почти вбежала в электричку. Не присаживалась даже, обе остановки у окна простояла. Видела окончательный рассвет и пьяного молодого придурка, пытающегося пописать между дверьми в тамбуре.

Сойдя на станции с последней в своём маршруте электрички, Надя услышала звонок своего мобильно телефона. Ну, надо же! Обычно, в вокзальном шуме она никогда не слышит звонок. И вообще, кто бы это, в такую-то рань...

Звонили с работы. Из то, другой больницы, в которую ей предстояло на дневную идти. Попросили чуть пораньше, на сорок минут буквально. Отлично. Вот и понятно, почему её пораньше и из дома "принесло". А пока, можно в другую больницу заехать. Заодно, покормлю её завтраком, что ли. И сама позавтракаю, решила Надя, и отправилась в больницу, где лежала старая женщина.  

Они не были родственницами, и даже приятельницами, конечно, не были и не могли бы. Старая женщина была действительно очень стара, ей было девяносто четыре года, она Наде в матери годилась. Однако так вышло, а так обычно всегда невзначай, безо всяких там причин происходит, что Надя стала помогать. Просто так, не преследуя никаких меркантильных целей, да и не испытывая особенного интереса в беседах со старой женщиной - постоянной пациенткой больницы, которой было незачем идти домой, и её, по доброте, и, быть может, в надежде на какое-то наследство, укладывала в это отделение районная врач. Точнее, как, укладывала? Направление подписывала, а приезжала и "устраивалась" старая женщина всегда сама, одна. И Надя помогала. Помогала, и разговаривала с ней. А старая женщина была не из тех, что, как вампиры присасывались к неосторожным жертвам, по доброте душевной, становящимся донорами ненасытной старости. Напротив, та была молчалива и весьма трепетна в вопросах помощи. Старалась делать всё сама, даже и то, что давалось действительно с трудом: например, переходить с этажа на этаж, из кабинета в кабинет для сдачи анализов, или, на какие-то процедуры. Но, старая женщина старалась. Поэтому, да, наверное, именно поэтому она нравилась Наде, также привыкшей по минимуму "напрягать" собой и своими вопросами окружающих. Они вообще оказались во многом схожи. И города им нравились в стране одни и те же, и конфеты. Это много или мало? Наверное, для людей, у кого в жизни есть нечто большее, чем работа и чужие старики, мало. Но не для Нади. Общение с пациентами, и, тем более, со стариками, лежащими в больнице фактически "на правах дожития", не входит в её обязанности, но является, ("а может, со временем, когда окончательно понимаешь, что больше в твоей жизни ничего не будет, становится нужно именно тебе?" - Надя старательно критично сбивала "нимб святости" со своей головы), жизненной необходимостью. И тогда, это много. Очень много. 

Ей стало грустно. Захотелось того, чего никогда раньше не хотелось. Обнять эту старую женщину. Вот, просто так, подойти к ней так, чтобы та не испугалась неожиданности, и обнять. Ничего не говорить. Просто...

Надя почти вбежала в больницу. Удивлённая охрана, конечно, пропустила. Надина сменщица поразилась: "Господи, ты-то тут что забыла? Ты же вчера была. А у неё сегодня "аншлаг", однако!"

Аншлаг? Что? В смысле?

Нет, ничего особенного. Просто от старой женщины, от её, Надиной, старой женщины только что ушёл этот молодой мужчина. Тот, которого она дважды прогоняла, когда он год назад заходил, и в эту её госпитализацию однажды был. А сегодня вот, не выгнала. Пробыл где-то минут с десять - пятнадцать. Вышел довольный. С бумагой в руках.

Надя зашла в палату. Старая женщина сидела против света на кровати, но медсестра видела, что старушка плачет. Она просто её обняла. Просто. Ни слова не говоря, выскочила в коридор, затем, на лестницу, на ходу надевая пальто.

 

Он стоял на лестничном пролёте у перил, спиной к Наде. Разговаривал по мобильнику. "Всё, старуха подписала. Готово. Всё". И бумага в руке. В спокойно так, расслабленно опущенной руке болтается. 

Надя знала, кто это. Старая женщина рассказывала ей об этом мужчине, который появился в её жизни сразу, после смерти её сына. Тот ушёл ещё довольно молодым, младше Нади, но не успел обзавестись семьёй, а мужа и второго, старшего сына, старая женщина потеряла давно. Этот же мужик возник ниоткуда, представился ей "лучшим другом" её сына, и стал планомерно, настойчиво призывать старую женщину отписать на него всё имущество. 

А однажды, он не вытерпел, и сломал старой женщине руку. 

Пожалела. Не "посадила".

Теперь, подписала...

"Да всё, не выйдет она уже отсюда никуда, не волнуйся, малыш. Я обо всём позаботился."

Надя, совершенно для себя непривычно, не думая совершенно ни о чём, как машинально, подскочила к по прежнему стоящему к ней спиной мужчине, и вырвала бумагу из его руки.

Мобильник взлетел над её головой. По голове. В районе переносицы - больно. 

У крови странный вкус, как пересоленная вобла с кислым молоком, но, почему-то, сразу сытно и даже вкусно... Вампир?..

Он вырвал свой лист. Она видела, он убегал по двору. Пробежал, нет, пролетел. Ещё пролетел. И ещё... Пролетел... Падает. 

Снег с неба падает...

Падает...

Падает...

***

Старая женщина стояла у могилы. Как всегда, на кладбище было тихо, немножко празднично - слегка пафосно, но спокойно, хорошо. Ранней весной мало приличных цветов на погостах. В основном, тряпичные такие, с проволочными "ножками". Старая женщина такие не любила - позже живые принесёт своей Наде. 

Защитила. Её, старую чужую женщину почему-то защитила. "А ты? Что же ты, чудовище ты "нимбозное"! Где ты-то был, тогда, всегда, когда..? А! Сколько я тебя раз об этом спрашивала - не сосчитать. Когда же уже меня-то, а? Когда? Ведь верю я, сволочь, в тебя!"

А у мошенника того не вышло ничего. Сидит теперь. 

А Надя - лежит. 

"Наденька... Ты же теперь знаешь! Когда?!"